Опубликовано: 04.04.2023 12:26 |
 |
| Иван Ильин |
Наши читатели помнят, что народный учитель Иван Ильин был неплохим писателем и оставил больше полутора десятков рассказов, которые называл "Мелочи".
Пересказывая историю про медведя, услышанную им от сельчанина, Иван Иванович не только точно передал сюжет, но и сумел воспроизвести некоторые особенности уральского говора. Вот этот рассказ.
На медведя
"Завод наш, то есть поселение, небольшое, всего домов триста. Пруд небольшой, но красивый. Берега покрыты лесом, слева сосновым, справа берёзовым с примесью лиственницы, что, пожалуй, редко встречается. В двух-трёх верстах от завода уже был огромный лес. И были случаи, когда медведь вблизи давил коров и лошадей.
Рассказы о борьбе с медведем были в большом ходу. Особенно хорошо рассказывал старик Григорий. И, как ни странно, он всё это рассказывал в церкви. Именно в церкви, в промежуток между обедней и заутреней.
Когда кончалась утреня, он забирался в сторожку и здесь разводил свои были народу. Набивалось слушателей до отказа. Сколько было спору из-за мест. Мне особенно запомнился его рассказ про охоту на медведя на лабазах. Любимое словцо в речи Григория было "БРАТЕЦ МОЙ".
Вот забрались мы однажды в сторожку и всех вперёд уселись на полати. Дядя Григорий занял своё место. Сколько ему лет, не знаю, но был он седым.
Завязался разговор на разные темы, и вот кто-то упомянул Ваську Ленкова. Григорий быстро отозвался:
"Как же, славный парень! Мы с ним раз на лабазах осенью медведя караулили!"
Григорий расстегнул воротник, отёр пот со лба и продолжил:
"Как было? Да просто было! Ведь этот самый Васька-то - сосед мой по старому дому. Ну так, поди, годков двадцать тому, как это было. Он ещё, этот Васька, задолго до осени, братец мой, меня донимал пойти на медведя. Я не отказывался, а идти не шёл. Ну вот, один раз около Воздвиженья, значит, братец мой, Степана Андропова корову задавил медведь - всего-то полторы версты от домов будет, лес там густой, ели да пихты, и вот тут-то, братец мой, и давнул её. Узнали это скоро на другой день. Пошёл Андропов, поглядел - верно, корова его. Ладно, братец мой. У него семьи-то мало. Да еще тёлка большая была. А то бы не сладко пришлось мужику. Ну вот, братец мой, и услышь это самое Васька.
Выхожу я утром из ворот, а он к воротам, мы ведь с ним рядом жили-то, и сразу:
"Дядя Григорий, идём на медведя сегодня - приманка готовая, андропова корова".
"Ну что ж, - говорю, - идём, готовься к вечеру".
Разошлись. А как только Васька ушёл, я и подумал: надо парня проучить, чтобы зря не лез на опасное дело. Ему тогда всего 17-й год доходил.
Ну, вот и пошли, братец мой. Дорогой он мне рассказывает, как зарядил ружья, сколько на запас пороху взял и всё такое. Взял с собой достаточно лыка - лабазы подвязать.
Но вот, мол, братец мой, что если каким манером медведь на лабазах нас учует, тогда беда. Он прямо на лабазы попрёт, бывали такие случаи. "Ну, а ружьё-то на что?" - возразил Васька.
"Ружьё, - говорю, - дело хорошее, да вот беда - темно, промазать можно, братец мой".
"Это верно, дядя Григорий, говоришь. Наугад стрелять плохо". После этого разговора Васька пошёл намного тише. Пришли мы в лес, нашли корову, она, бедная, лежит животом кверху, и всё вымя у неё выедено. Отошли мы от неё сажён 20, а Васька говорит, что, мол, подальше надо отойти. Ну отошли ещё. Выбрали, братец мой, здоровую пихту. Стали на неё забираться, а сучья за собой обрезать, чтобы медведю нельзя было залезть. Залезли примерно аршин на шесть. Васька говорит: "Выше надо!" Поднялись ещё немного, подчистили сучья, подвязались лыками, постелили сучьев и устроили лабазы. Сидим. А темь страшная, и тихо тоже, страсть как тихо.
Говорю Ваське: "Медведь едва ли придёт на приманку, он редко так скоро приходит".
А Васька говорит: "Небось, придёт. Что ему не прийти-то?"
Сидим, ждём. Говорю Ваське: "Надо пихты пожевать, чтобы медведь нашего духу не почуял". Пожевали.
А когда, братец мой, мы на пихту залезали, я тихонько положил в пазуху три шишки. И вот, значит, сидим. Ну, думаю, пора Ваську учить, как ходить на охоту.
Вот, братец мой, взял я одну шишку да как брошу подальше. А ведь темно. Васька не видит, как бросил. Шишка зашумела, упала. Шепчу Ваське: "Смотри, мол, тише, идет. Не стреляй, пока не скажу". Слышу, у Васьки зубы застучали.
Немного погодя бросил вторую шишку, поближе. Шепчу: "Ну, Васенька, готовься!" А сам бросил третью шишку совсем близко, да как, братец мой, обрежу лыки, что на Васькиной стороне. И полетел мой Васька книзу как мешок, на мягкие сучки, не ахнул даже с испугу, а слышу только, помчался во весь дух по лесу".
Публика заливается смехом, а когда успокаивается, рассказ продолжается дальше.
"Утром я вышел, братец мой, в огород, а Васька в своём огороде дрова рубит. Увидел меня и кричит: "Дядя Григорий, ты жив?" "Жив", - говорю. "А ведь я-то как испугался! Как я бежал-то, прямо в один дух, ног не слыша под собой. Ну а ты как?"
"Я,- говорю, - досидел до утра, недавно пришёл и ружьё твоё принёс. Приди и возьми".
"Ну а почему, дядя Григорий, упал-то я? Ведь лыки-то нынешние, крепкие, видно, я плохо завязал".
"Наверное, - говорю, - плохо". Ведь не говорить же ему, что это я их обрезал.
"А может, - говорю,- Василий, мы сегодня ещё пойдём? Может, сегодня придет медведь-то?"
"Ну, нет, дядя Григорий, не пойду я, и тебе не советую, ведь страсть какая. Я когда падал, думал, уж и дух вон. Ушибиться-то не ушибся, упал на сучья мягко, но испугался я страсть как. Ну ещё идти, избави Бог".
Публика смеялась, но тут явился церковный сторож и выгнал всех из сторожки: "Смех развели тут, озорники! Право, озорники, в церкву-то не пришли!"
…Сторожка быстро опустела. Была ли это правда или нет - не знаю, но, очевидно, дядя Григорий умел ловко соврать или был на самом деле озорник.
Ведь это действительно номер: затащить с собой неопытного человека, подготовить его психологию, запугать медведем и вдруг в самый ответственный момент спустить этого человека прямо медведю в пасть. Есть чего испугаться…"
(продолжение следует)
 Дом Ильиных, 1933 год |
 Иван Ильин, 1941 год |
 Ильины - мать и дочери |
 Иван Ильин |
 |