Валерия Кузнецова знают многие миасцы. Но на вопрос: кто он? - каждый ответит по-своему. Одни скажут: тележурналист "МиассТВ", автор документального фильма об истории Миасса; другие - поэт, выпустивший недавно свою первую книгу "Последний мамонт"; третьи вспомнят, как вместе с ним работали в "оборонке"; четвертые назовут его спортсменом. И никто не погрешит против истины. Наверное, именно таких людей, как Валерий, можно назвать гармонично развитыми. Сегодня, 6 апреля, у нашего коллеги юбилей. И хотя сам он не придает большого значения этому событию, оно может стать "законным" поводом для общения с интересным человеком.

- Валера, по опыту работы в городских газетах я знаю, что далеко не каждый литератор может с равным успехом проявить себя в журналистике - у этих сфер творчества совершенно разная природа. И по сути своей поэзия говорит о вечном, газета и телевидение - в основном о сиюминутном. Как в тебе уживаются журналист с поэтом (да простят нас читатели, давнее доброе знакомство позволяет общаться на "ты" - ред.)?

- Одно другому, конечно, мешает. И рядом они друг с другом не стоят. Но, во-первых, я себя никогда журналистом не считал. Хотя в университет поступил на факультет журналистики. Но у меня был хороший контакт с преподавателями, они мне и посоветовали, уже после того как были сданы экзамены, перейти на филологию, что я тут же и сделал. Хороший филолог, по-моему, может работать журналистом, а вот наоборот - никогда. Так что литератор я больше, чем журналист, работа в газете (раньше) и на телевидении - это моя служба, мой хлеб.

- Место, однако, не самое хлебное. Ты ведь не только это умеешь делать.

- Ну да, работал и в оборонке, зарплата там была не сравнима с корреспондентской. Но, с другой стороны, работать в журналистике интересно. Я когда пошел в газету, не задавался особо такими вопросами, просто втянулся в это дело. Журналистская работа, свойственная ей оперативность, быстрота - смена декораций, я бы сказал, - дает многое, никакое воображение этого не заменит. Некоторые говорят: журналистика позволяет материал накапливать для литературного творчества, но мне кажется, это "от лукавого". Работа - она и есть работа.

- Тебе не кажется, что сейчас в журналистике настойчиво проявляются довольно неприятные тенденции - она становится, как бы это сказать? - все более ангажированной?

- Я согласен со многими видными журналистами, которые говорят о появлении большого количества дилетантов в нашей профессии. Люди приходят за некой романтикой, не являясь на самом деле специалистами, способными работать со словом - как мне кажется, это главный недостаток нашей профессии. Можно, конечно, говорить об условном делении на провинциальную и "большую" журналистику, но это не так существенно.

Что касается заказных материалов, то они преобладают все-таки периодами - перед выборами, скажем. Понятно, что не от хорошей жизни журналист идет на такие вещи. Если посмотреть на это с точки зрения морали - думаю, каждый человек сам определяет для себя пределы приемлемого, как он себя ведет, когда его покупают, можно в любой ситуации оставаться честным, а можно и не очень. Всегда стараешься, чтобы таких вещей было меньше в жизни, но иногда приходится на это идти. Меня как-то Бог миловал, не часто приходилось писать "заказные" материалы. Предпочитаю подработать, публикуясь в областных изданиях, в "Московском комсомольце". Пишу на темы, которые для города не очень интересны, но востребованы за его пределами. Хотя бы знаешь, что делаешь нормальную, интересную работу.

- Тебе довелось поработать и в газете, и на телевидении. Это ведь тоже далеко не одно и то же.

- Телевизионная журналистика значительно отличается от газетной. Человеку это либо дано, либо нет. Работать на телевидении могут не все. У нас проблема непрофессионализма тоже стоит очень остро. Далеко не все желающие показаться на экране понимают, что это нелегкая работа, делать надо очень многое, причем быстро и хорошо. На телевидении очень ценится умение писать оперативно и качественно. Если тебе это не дано - вряд ли получится. Только отдельные представители нашей профессии могут себе позволить делать фильмы, что-то творить для души, это достаточно тяжелый труд. Думаю, что и столичная тележурналистика от провинциальной принципиально не отличается.

- Так сколько же лет в тебе соседствуют поэт с журналистом?

- Достаточно давно. Когда начинаешь писать стихи, еще не осознаешь, что из этого со временем получится. А потом открываешь газету - смотришь, люди печатаются. И у меня, вроде, не хуже. Тщеславные струнки есть же внутри у каждого. Начинаешь искать выходы для своего творчества, посещать литобъединения. Потом приходит понимание, что литература - это тоже работа, и довольно сложная. Тем более - поэзия. Она стоит огромных душевных усилий. И если относиться к этому серьезно, то надо все бросать и заниматься только этим, когда есть о чем писать, накоплен багаж.

А вообще литература и журналистика могут жить в человеке параллельно. Нормальное в принципе состояние. Не знаю, всем ли можно бросать работу и заниматься только литературным творчеством. Для этого нужно быть очень хорошо издаваемым, многотиражным автором, чтобы жить на гонорары. А писать в стол в надежде, что когда-нибудь потом, после того как ты уйдешь из жизни, тебя опубликуют - не совсем интересно, конечно.

- Как начал писать стихи: захотел и начал или не мог не писать?

- Бывает, что подступает нечто такое - вроде нельзя не написать. Пишешь. Я так и начинал, не помню уже, в каком классе, не придавая этому большого значения. Быстро - раз, написалось что-то такое. Я уже не очень хорошо помню, как это было, и первых стихов не помню, хотя, может быть, где-то они и есть.

А потом, когда имеешь целью работу над книгой, в которой уже должна быть основная мысль, цикл должен быть чем-то объединен, - тут уже больше собственно работы. Ставишь цели и идешь к ним. У меня бывают моменты, когда работаешь сразу над десятью стихотворениями. Это уже индивидуально. Некоторые говорят, что если есть строка, две строки, строфа - нужно обязательно закончить стихотворение, и только потом идти дальше. Я легко могу сразу работать над несколькими, какие-то фрагменты лежат годами, не знаешь, что с ними делать. Нужно время, чтобы оно отлежалось. Потом напрягаешься, если понимаешь, что надо закончить, и заканчиваешь. Стихи - малая форма, но не самая легкая, конечно.

Что касается прозы... Тургенев, я знаю (конечно, не сравнивая с ним себя), говорил, что пока не напишет произведение в голове, не выносит, не знает, как подойти к бумаге. Бывает и так. Но не у меня. Я думаю, что надо просто садиться за стол, писать, править, многое приходит во время работы. А в журналистике - здесь все достаточно просто. Люди, которые владеют словом, на заданную тему всегда могут что-то написать. В этом плане я не напрягаюсь совершенно. Если пишешь на какую-то тему, ее обычно знаешь. А если не знаю, то и не пишу.

- А при подготовке проблемного материала?

- Пытаешься вникнуть в проблему, пока не вникнешь - не напишешь.

- То есть, фактуру нанизываешь на стержень собственного восприятия, понимания вопроса?

- Обязательно. А потом вокруг этого стержня собираются детали, они очень важны в любом материале. Когда их много - хорошо, они создают ткань. Единственная сложность для меня в журналистике - это время. Где его взять, чтобы на все хватило?..

- Валера, ты пушкинского "Пророка" хорошо помнишь?

- "Глаголом жги сердца людей..."

- "Восстань, пророк, и виждь, и внемли, исполнись волею моей". Ты как считаешь, это просто художественный образ или действительно судьба, миссия поэта, его роль?

- Я думаю, на определенной степени развития таланта тебя подвигает к неким обобщениям, когда в малую форму вкладывается большое содержание. И у Пушкина, мне кажется, тоже так было. Если взять его раннюю лирику, так нет глобальных обобщений. Масштабность произведений говорит о том, что автор уже умеет сделать из частности глобальные выводы. Но много произведений такого уровня в творчестве одного автора, скорее всего, быть не может. Нюансы, о которых я говорил, тоже интересны. Нельзя писать только крупными штрихами. Получится схематично, это убьет творчество. Так называемые "маленькие темы" тоже необходимы. В 80-е годы прошлого века было понятие "поэты второго ряда", к ним относили Ваншенкина, Самойлова, а потом вдруг оказывается, что это тоже высокая поэзия.

- Ты очень хорошо сказал, но я немного о другом спрашивала: сам человек пишет или он проводник того, что ему посылается свыше?

- Знаешь, у меня было раза два, когда пишешь какое-то стихотворение, не знаешь как выразить, потом вскакиваешь ночью и как будто тебе кто-то диктует. Но что это - или результат твоих подспудных размышлений, или что-то другое? Скорее всего, первое. Сказать, что ты проводник, что тебе это кто-то надиктовал - невозможно. Да, было несколько раз. Но все остальное - результат осознанного творчества. Может быть, у великих поэтов иначе. Не знаю. Хотя закон жанра говорит, что вокруг своей профессии нужно создавать ореол таинственности, быть немножечко актером, говорить, что это дано свыше. А может, это от лукавого.

- А Бог есть?

- Конечно.

- Валера, мне кажется, что поэзия - это страшная сила (хотя героиня Фаины Раневской сказала это о красоте). Она может оказывать на человека очень мощное эмоциональное воздействие.

- Может, конечно. Но не знаю, что здесь важнее - сама поэзия или ее "потребитель", который к этому должен быть готов. Я, к примеру, люблю стихи Гумилева, другие больше любят Пушкина, Пастернака. Неоспоримо, что автор не должен "прогибаться" под определенную аудиторию, надо тащить ее "за хвостик" до своего уровня. И пусть тебя будут читать пять, шесть человек, пусть такую поэзию называют элитарной, но тем не менее ты и себя не уронишь, и найдешь отклик у своего читателя.

Людей, я думаю, надо готовить к восприятию прекрасного, хотя это и громко сказано. Мне приходилось видеть детей 14-16 лет, у которых не было детства. Им никто не читал Пушкина, Чуковского, Маршака в тот период, когда ребенок наиболее восприимчив. Они не могут связать три-четыре слова. Могут ли они что-то понять в поэзии? Наверное, вряд ли.

Когда я в детстве по-настоящему стал читать - у соседей была хорошая библиотека - Фенимора Купера, Майн Рида, Жюль Верна, Джека Лондона, я понял: вот это да! И стал много читать. И потом о своем увлечении чтением никогда не приходилось жалеть. Все главные представления закладываются в человеке от шести до десяти-двенадцати лет, когда прочитываешь массу вещей.

- Значит, нужные книги ты в детстве читал! А цель у тебя сегодня есть, к которой надо идти? Ты ведь не собираешься подводить итоги и почить на лаврах?

- Надо работать. Сейчас в России, наверное, не время писать стихи, издавать книги, их и так написано и издано много. Но я слышал в какой-то умной передаче, что в развитых странах - Японии, Америке - крупные корпорации учат своих сотрудников рисованию, стихосложению. Люди, которые эстетически более развиты, хорошо работают, лучше крутят гайки, экономическая мощь страны от этого, как ни странно, растет. Они к этому уже подошли. Нам пока до этого далеко, но, может, со временем подойдем. Поэтому писать книги надо. Тем более что мы всегда гордились своей духовностью.

Цель издать еще одну книгу - это мелко. Искать какой-то эстетический идеал? Его трудно представить в качестве цели. Сделать лучше, чем у кого-то? Каждый открывает свой поэтический мир.

Но, наверно, поэзия - такая вещь, которая для каждого автора конечна. Не зря, имея опыт, он начинает тяготеть к прозе. С чем это связано? Внутри каждого человека - поэта, художника - возникает некий импульс, по определению Маяковского, некий гул, ритм, который нужно реализовать в словах на бумаге. У меня то же самое - я знаю, слышу, каким размером напишу будущее стихотворение, хотя еще не знаю, о чем оно будет. Потом появится строчка, импульс может идти и от первой строки. Потом эти импульсы вдруг закончатся, значит, человек больше не должен писать стихи. Нет в тебе поэзии - совсем или временно - не пиши. Но это время можно использовать для написания прозы.

Я бы хотел что-нибудь написать в прозе для хорошего журнала. Что-то документальное о нашем крае. Здесь очень много вещей, которые мне интересны - история, этнография, археология. А когда заразился темой - писать легко. Простоев у человека пишущего быть не должно.

- А в столице не хотел бы жить? Там все-таки шире возможности для вашего брата-литератора.

- У меня есть стихотворение на этот счет (читатели найдут его в нашем приложении "Пегасня" - ред.). Отношения со столицей сложные. Бабушка и дед со стороны мамы - москвичи. Так что корни мои там. Но я не люблю столицу. Отец у меня был военным, мы все время кочевали, и двадцати дней, проведенные в Москве у родных, мне вполне хватало. Я не хочу там жить, не хочу там работать, не хочу иметь каких-либо дел. Может, жизнь когда-то заставит по издательским, писательским, "снимательским" делам, а жить - нет. Мегаполис на все накладывает определенный отпечаток, на всю жизнь. Это не способствует ничему, кроме, может быть, каких-то материальных моментов. Денег и возможностей там действительно много.

Чего бы хотелось мне как тележурналисту - снимать фильмы на какую-то историческую тему, про интересных людей. И это я, в принципе, могу делать и здесь. У нас такие удивительные люди есть в Миассе! Есть о чем рассказывать.

- Валера, а у души возраст есть?

- Нет, конечно, у души никакого возраста нет. В отличие от физического тела.

- А внутри себя тебе сколько лет?

- Как говорил Чак Норис, 39, но с 25-летним стажем. Где-то 39-40. Это самый хороший и плодотворный период в жизни, когда не думаешь о бытовых проблемах, свободен от многих семейных забот, много сил и впечатлений накоплено. Такой баланс оптимальный. Можно хорошо работать. К сожалению, время идет быстро. Но на возрасте не надо зацикливаться.

- У тебя, собственно, и причин для этого нет. Как удается держать физическую оболочку в соответствии с внутренним возрастом?

- Я привык к здоровому образу жизни. Если бы не был литератором, то, наверное, стал бы профессиональным спортсменом. Юность была спортивная, тогда это было не то чтобы модно - нормальное состояние, когда молодой человек играет во все, что можно. В оборонке, где я работал, это было культом. Выпускники вузов, приезжавшие на предприятие, владели не одним видом спорта, играли не просто во все, а здорово играли. В отличие от современной молодежи, отличающейся в этом плане инфантильностью.

И привычка остается. Я и бегом увлекался, участвовал в соревнованиях. До сих пор не бросаю. Сейчас прилично играю в настольный теннис. Восточные единоборства мимо не прошли, занимался достаточно серьезно, навыки есть. "Физике", чтобы она функционировала более-менее нормально, надо все время искать какие-то новые нагрузки.

- То есть, не для спортивного результата, а для общего развития, самосовершенствования?

- Да. Культура - она ведь сказывается во всем. Если человек на свою физическую форму не обращает внимание, возникают проблемы с этой стороны, и тогда ему уже ни до чего другого дела нет. Чтобы самореализоваться, нужно быть к этому готовым и физически. Кому-то, может, это дано от природы, мне не дано.

- Как-то неубедительно звучит!

- Я думаю, что не дано. Нужно себя делать в буквальном смысле.

Беседовала Оксана Овсянникова