Царапина и шрам Из нашей книги "Отчий дом"
Еще при императрице Екатерине, с Кирябинских рудников в Миасс на Лугининский медеплавильный руду возили. Кирябинка село необыкновенное. Кажется, даже перестройка с ее разрухой в головах не сломила устоявшийся за сотни лет размеренный уклад жизни села, его староправославные традиции.
Именно это село в окрестностях горы Иремель в живописном уголке Башкирии было выбрано уфимскими кинематографистами для съемок мистического триллера "Царапина" с участием Алексея Булдакова. Узнав об этом, мы решили побывать в дни съемок в Кирябинке.
Добротные строения села, возраст которых более 200 лет воскрешают чудесный образ русской глубинки. Среди крепких построек притягивает взгляд заброшенный, полуразвалившийся от времени дом, с маленькими проемами окон, с деревянной крышей. Покосившиеся ворота, кованые гвозди. Рядом с ним возникает какое-то жуткое чувство.
- Вы тоже из киностудии? - Увидев у меня в руках фотоаппарат, спросила невысокая женщина.
- В э... [открыть весь текст]

Царапина и шрам Из нашей книги "Отчий дом"
Еще при императрице Екатерине, с Кирябинских рудников в Миасс на Лугининский медеплавильный руду возили. Кирябинка село необыкновенное. Кажется, даже перестройка с ее разрухой в головах не сломила устоявшийся за сотни лет размеренный уклад жизни села, его староправославные традиции.
Именно это село в окрестностях горы Иремель в живописном уголке Башкирии было выбрано уфимскими кинематографистами для съемок мистического триллера "Царапина" с участием Алексея Булдакова. Узнав об этом, мы решили побывать в дни съемок в Кирябинке.
Добротные строения села, возраст которых более 200 лет воскрешают чудесный образ русской глубинки. Среди крепких построек притягивает взгляд заброшенный, полуразвалившийся от времени дом, с маленькими проемами окон, с деревянной крышей. Покосившиеся ворота, кованые гвозди. Рядом с ним возникает какое-то жуткое чувство.
- Вы тоже из киностудии? - Увидев у меня в руках фотоаппарат, спросила невысокая женщина.
- В этом доме жили кандальные. Они вон в той горе медную руду добывали. Мальчишки в руднике даже кандалы находили. После мужики вход засыпали, чтоб пацаны не лазили. - Нашим добровольным сельским гидом оказалась вдова лесничего, бывший фельдшер Надежда Ивановна Саломатова.
С ней мы проехали по селу, поднялись на гору, где был заложен фундамент небольшой часовни. С высоты долго разглядывали улицы, постройки, нитки дорог, что ведут к Иремелю. А потом зашли в дом гостеприимной хозяйки.
- В моем дворе киношники все обследовали. Даже в подпол лазили. Но снимать отказались. Говорят, паутины мало. Поторопились вы с приездом. Через пару недель только съемки начнутся. Основные события будут происходить в том заброшенном бараке.
- А почему выбрали именно этот старый сарай?
- По сценарию, говорят, фильм с элементами мистики. Он как раз о том, что люди нарушают законы природы, а после сами за них и расплачиваются. Своими мыслями и поступками они как бы создают Нечто, а потом борются с ним.
Съемки фильма еще не начались, а Нечто - сплав добра и зла, света и тьмы уже зародилось в начале села. Пожар. Он уже свирепствовал, когда мы вышли из дома гостеприимной селянки. Из-за горы валили клубы черного дыма. Пожар в селе - горе не одного, беда многих.
Огонь сожрал дом, лизал стены другого, пламя объяло дровник, стайки, дощатый гараж с машиной. Дымились жердь и скворечник. Схватка с огнем была врукопашную. Старый пожарный "ГАЗ-66" лесничества загнали во двор нового дома и слабой струей отстаивали добротное жилье.
Сельскую улицу заполонили шкафы, комоды, залавки, кровати, матрасы, телевизоры, банки, склянки - нехитрая утварь нелегкой деревенской жизни. А люди все таскали и таскали нажитое за дорогу, отдавая огню свой кров.
Пожар полыхал уже больше часа. Воду подвозили на самодельных тарантасах. С речки бегом и шагом таскали ведра с водой старики и дети, беременные молодухи и хромые бабки. Крепкие, отчаянные парни, обливаясь, лезли в самый жар. Огонь бесился, огонь буянил, вырывался и глотал воду, как с глубокого похмела. Ветер рвал пламя, раскидывал искры и головешки.
Мужик с красным и опаленным лицом выскочил из горевших сеней и, прижав к себе хлеб, присел у столба. Узловатые пальцы сжали две булки. Хлеб в руках еще дымится. Невероятно! Мужик спасал Хлеб!
Тетка тащит из дыма ворох семейных фотографий. В охапке - Память. Не свою спасает, соседскую. Чтоб не ушли в небытие деды и прадеды вон тех босоногих, что стоят рядом с бабкой. Та сидит на покосившемся стуле среди пожиток и уже отрешенно смотрит вокруг.
Огонь объял пламенем стену. А домик небольшой, аккуратный. Два окна, голубые простенькие наличники. На подоконнике за стеклом - цветок герани. Два алых бутона. Цветы и огонь. Скоро будет только огонь.
Не успел сделать несколько кадров - и вот: - Ну-ка, ты, перестань чужое горе фотографировать.
Парень, вижу, не шутит и уже готов плеснуть из ведра. Встречаемся взглядом.
- Помог бы.
Вместе таскаем вещи, ведра, ломаем забор, передаю из рук в руки оконные рамы, посуду, узлы и украдкой снимаю.
Как объяснить тут, на пожаре, да разве поймут: снимаю то, что с болью видит душа. Ведь это тоже борьба с Нечто.
Старуха с иконкой Николая Чудотворца бормочет молитву и идет туда, где яростней всего рвется пламя. Жар обдает лицо. Она прикрывает его иконой. В глазах - боль. Толстые стекла очков увеличивают зрачки, и боль эта кажется страшной.
-Внук у меня сгорел. Заживо. Полгода... вот снова пожар. - И взгляд в небо к Спасителю... Беззубый рот твердит молитву. Узрит ли ее Всевышний?
Занялись огнем сени еще одного дома.
- Едет! Едет! - Закричали пацаны и побежали навстречу красной машине. Секунды и мощные струи ударили пламя. Огонь затих, зашипел головешками. Старуха прижала образ Чудотворца Николая к груди.
Давнишней стала та беда в селе. Но увиденное и пережитое чужое горе, как шрам от ожога, тянет нерв.
Два алых бутона. Цветы и огонь… Старуха с иконой заклинает пожар… Хлеб в обожженных руках... И ноет нерв.