Затеяв мы разговор о еде, мы, если помните, подчеркнули, что пельмени (мясные, рыбные) всегда были любимы уральцами. И это понятно: варёное мясо и тесто - пища сытная, в самый раз для работного люда.

Но вот приезжающие в Миасс гости из других уголков страны не всегда разделяли местную любовь к пельменям. Например, прибывшая из Москвы врач-педиатр Лидия Константинова (впоследствии - супруга знаменитого миасского доктора Георгия Маврицкого, чьё имя носит сегодня городская больница № 1) в своих воспоминаниях упомянула пельмени совсем не в восторженном ключе:

"Как-то раз меня пригласили на обед к жениху. Сели за стол. Ольга Константиновна (сестра жениха Георгия Маврицкого - ред.) торжественно объявляет: "А у нас сегодня пельмени!". Она очень хотела доставить мне удовольствие, так как пельмени считались их самым любимым блюдом, да и вообще в Миассе любили пельмени, а я… А я, к сожалению, терпеть их не могла и удивлялась: как это люди могут есть кусочки мокрого теста с мясом?.. Мне положили несколько пельменей, я с большим трудом съела два пельмешка, а от остальных отказалась, побороть своё отвращение я не смогла. Каково же было удивление сидящих за столом: "Как! Нашёлся человек, который не любит пельмени!". А они-то думали, что таких людей нет на свете. Кто бы мог подумать, что года через три, будучи в гостях в Москве, на вопрос, привыкла ли я к Миассу, я отвечу: "Да, "омиасилась" совсем, даже пельмени полюбила!".

Нам, сегодняшним жителям Миасса, нелюбовь москвички к пельменям понять трудно. Зато мы с пониманием относимся к тем, кто строит свой рацион на принципах вегетарианства - ведь у каждого свои причуды и свои вкусовые предпочтения, и это вполне нормально.

В автобиографических записках сотрудника Ильменского заповедника Антона Скаруцкого описан любопытный эпизод, связанный с "вегетарианством" (да, именно так, в кавычках, напишем сейчас это слово, и читатель вскоре поймёт, почему).

"Одной из первых ласточек, залетевших из "стран далёких" в наши Ильменские края, - пишет Скаруцкий, - оказался некто Прокофьев, ленинградский художник, совершающий свою "творческую командировку" на Южный Урал.

Прослышав про новоявленный Ильменский заповедник, он решил осчастливить его своим посещением. Первоначально хотел остановиться в городской гостинице, но очарованный гостеприимством семьи Руденко (Дмитрий Иванович Руденко - первый директор Ильменского заповедника - ред.), предпочёл номеру гостиницы наш склад. Он утверждал, что свежий воздух плюс запах сена от нашего сарая создают "очаровательное чувство новизны".

Оставалось только восхититься столь ярой приверженностью художника к ильменским минералам, овеянным запахами пыли и прошлогоднего сена.

Как положено людям культурным, мы ознакомились с путевым альбомом Прокофьева, испещрённым карандашными эскизами и набросками Миньяра. Очевидно, какое-то место в нём должен был занять и наш заповедник.

Радушные хозяева сажали ленинградского гостя на почётное место за столом, он милостиво принимал приглашение, но всегда отказывался от мясной пищи.

При этом держался с неподражаемым изяществом и снисходительной мягкостью мудреца, беседующего с малыми детьми.

Исполненный чувства собственного достоинства, он "ставил всех нас в известность", что является убеждённым и последовательным вегетарианцем, а потому не употребляет животную пищу не только "в целях чисто диетических, но и исходя из высоких морально-философских позиций".

Мы с благоговением внимали его мудрым сентенциям, кои подкреплялись благородной внешностью живописца.

Так бы, пожалуй, всё гладко и сошло, и в душах наших навеки закрепился бы возвышенный образ жреца искусства, служителя истинной красоты и гуманизма...

Увы и ах! Сколь же горестные разочарования ожидали нас…

Как-то после обильного и плотного обеда - под председательством "высокого гостя" - мы разбрелись на послеобеденный сончас. Забрался к себе на сеновал и я.

Почти уже поддавшись чарам сна, вдруг услышал я хруст костей под чьими-то крепкими зубами. Решил, что эти звуки издаёт хозяйский сеттер Аркрайт, тайком проникший в наше минералохранилище и без помех расправляющийся с остатками обеда.

Первым желанием было рявкнуть во всю глотку: "Тубо, Аркрайт! Пшёл вон!" - и запустить чем-нибудь в наглого пса. Вооружившись поленом, я пополз к складу - и обмер!..

Восседая на раскладушке, наш высокогуманный "вегетарианец" - видимо, в целях чисто диетических! - за обе щёки уписывал мясную курицу.

Жеманничая и манерничая за общим столом, наш философ-художник до того, похоже, разжёг свой аппетит здорового мужчины, что, оставшись наедине с курицей, уже не мог более нести священную миссию апостола вегетарианства…

Я был смущён и обескуражен, так как прямо на моих глазах с хрустом рушились высокие идеалы гуманизма. Ничего не оставалось, как быстро и бесшумно ретироваться.

После некоторого колебания я рассказал всё Руденко. "Да ты хоть подошвами питайся, нам всё равно!" - возмущался Дмитрий Иванович, которому всякая фальшь и обман были чужды, как чужды они любой чистой и цельной натуре.

Любопытно, что после этого эпизода благородная личность художника внезапно исчезла, даже не утрудив себя банальной благодарностью за бесплатный стол и кров…

А Руденко ещё долго вспоминал этот случай и смеялся над тем, как я по хрусту разгрызаемых куриных костей чуть-чуть не спутал художника-гуманиста с сеттером Аркрайтом"…