Опубликовано: 29.09.2019 17:06 |
 |
Живёт в Миассе женщина, в доме которой 70 лет хранится совершенно необыкновенная вещь - скромная деревянная шкатулка, на крышке которой две надписи ("Любимой в день свадьбы" и "26.11.1949") и двойной, мастерски выполненный портрет юноши и девушки. "Это мне муж на свадьбу подарил, - с гордостью сообщила собеседница, легонечко поглаживая рукой лакированную поверхность. - Заказал военнопленным, которые работали, как и он, на УралЗиС. А портрет они срисовали с нашей фотографии…".
…Не раз приходилось слышать о поистине золотых руках военнопленных, которым было подвластно, казалось, абсолютно всё - сделать никелированную кровать, изготовить мебель из красного дерева, починить часы, смастерить игрушки для миасских детей… Но подержать в руках столь раритетную вещь нам довелось впервые.
И, как это часто бывает, совершенно неожиданно в одной из старых краеведческих книг (сборник "Золотая долина" 1993 года выпуска) нашёлся небольшой рассказ-воспоминание хорошо известного в городе (но уже, к сожалению, покинувшего этот мир) хозяйственного и общественного деятеля, краеведа, заслуженного рационализатора РСФСР, почётного гражданина г. Миасса Петра Алексеевича Кузина.
Воспоминание пришлось "в тему", так как было посвящено как раз мастерству военнопленных.
"Мы идём на первый концерт в лагерь военнопленных, - писал Пётр Алексеевич, - который в простонародье называли строительным, так как пленные работали главным образом на строительстве жилых и промышленных объектов города. Лагерь по составу был интернациональным. В основном там находились мадьяры (венгры) и поляки, немного чехов, югославов и немцев. Лагерь, обнесённый деревянным забором и колючей проволокой, располагался там, где сейчас перекрещиваются улицы Романенко и Гвардейская.
До этого вечера мне не приходилось бывать в лагере, и меня приятно поразила чистота и аккуратность на улице, которая вела от ворот. По обе её стороны стояли бараки, а перед ними газоны с травой и цветами.
Я спросил у жены: "Что, в бараках тоже порядок?". Она подтвердила, что и там чисто (жена работала в лагере секретарём начальника и, владея немецким языком, иногда переводила).
Прямо на безлюдной улице были расставлены скамейки, стулья и табуретки для посетителей. Пленные готовились к концерту. Постепенно они стали выходить из бараков. Раньше я видел их только на строительстве, часто неряшливо одетых, небритых.
Сейчас их было не узнать. Хорошо выбритые, умытые, в чистых рубашках они выглядели довольно прилично. Подходя, пленные садились на задние ряды, оставляя место гостям.
Заместитель начальника по культурно-воспитательной работе оповестил нас, что мы услышим игру оркестра смешанных музыкальных инструментов под руководством дирижера и композитора Ганса Курта. Вскоре появился и он сам.
Это был симпатичный, интеллигентный на вид молодой человек совсем не военной выправки. На ломаном русском языке он что-то сказал заместителю начальника лагеря. Жена мне объяснила, что он говорит, будто до сих пор не пришёл с работы музыкант-ударник, а без него начинать концерт нельзя. Тот пошёл выяснять, а я попросил жену познакомить меня с Гансом.
Оказалось, что Ганс окончил Берлинскую консерваторию по классу композиции. Ему 25 лет, в армии был музыкантом. Попал в плен вместе с частью, которая была окружена. Не женат, но показал фото невесты, с которой переписывается.
В это время вернулась в лагерь бригада, в которой работал всеми ожидаемый музыкант. Мы увидели, как он поспешил в барак приводить себя в порядок.
Прежде чем начался концерт, начальник лагеря рассказал нам, как создавался оркестр. Кроме желания Ганса и уверения, что инструменты они СДЕЛАЮТ САМИ, ничего не было. Ганса освободили от работы. Прошли месяцы, прежде чем из столярной мастерской начали доноситься звуки. Трудно в это поверить, но пленные своими руками изготовили орган.
Мы обратили внимание на чёрный ящик, который я вначале принял за пианино, но размером он был намного выше.
"И что, он действует?" - спросили мы. "А это вы сейчас услышите", - ответили нам. И концерт начался.
Ганс сел за орган и исполнил фугу Баха. Я был поражён.
Сейчас трудно вспомнить, какие произведения исполнял оркестр, но что это была музыка Баха, Бетховена, Вебера, Моцарта - я запомнил, как, впрочем, и то, что инструменты, на которых играли музыканты, выглядели как новые".
Этот эпизод мог бы показаться странным, если бы в интернете не нашлось подтверждение изложенному Кузиным факту музицирования в среде военнопленных.
Как выяснилось, советские политинструкторы в лагерях придавали большое значение музыкальному досугу. Плененный в 1944 году берлинец Хайнц Роте в детстве обучался игре на скрипке, поэтому руководство одного из лагерей в Казахстане поручило ему организацию музыкального ансамбля. Вскоре он научился петь "Москва моя - ты самая любимая" и "От Амура до Березины", но ему разрешалось исполнять и немецкую песню "Розамунда".
Приходилось и петь по приказу конвоиров. Военнопленный Иоганнес Бергман в мае 1945 года шёл в колонне узников по богемскому городку Иглава. Колонна получила приказ запеть. "Нас демонстративно провели вокруг рыночной площади, и мы должны были петь песню, чтобы показать, что мы побеждённые". Пели из страха, и Бергман уже не помнит, что именно.
Некоторых немцев заставляли петь советский гимн во время утреннего построения. На работу ходили строем, и это очень напоминало военный марш. Чтобы все соответствовало военным обычаям, охранники заставляли петь.
Такой же приказ нередко получали пленные, когда следовали по какому-либо советскому городу. Выходило небольшое представление. Немцев в такие моменты не ограничивали в выборе репертуара. Всё равно ведь почти никто не понимал слов. Ханс Гюнтер вспоминал, как он по желанию коменданта лагеря однажды пел при входе в Митаву: "Мы пели песни и радостно входили в город... Солдатские песни каким-то образом производили впечатление. Мы не чувствовали враждебности, всё было абсолютно нормально".
Для справки
В годы войны Советский Союз взял в плен 2 миллиона 389 тысяч немцев. Постепенно, вплоть до 1955 года, их отправляли в Германию. А до отъезда пленные восстанавливали то, что сами разрушили - заводы, дороги, просто дома в городах, работали на лесозаготовках, в шахтах и штольнях.
В первые годы после войны плен был особенно тяжким, не хватало одежды, лекарств, еды. Изоляция от дома и неизвестность будущего (хватит ли сил, чтобы дожить до освобождения и, вообще, освободят ли?) - всё это деморализовало пленных.
Но, в отличие от советских пленных в Германии, немцев в СССР не истребляли. Советскому Союзу нужны были рабочие руки…
 |
 |